Это был странный день. Сначала мы ехали в рейсовом автобусе, направляясь в отдалённый посёлок, подпрыгивали и чертыхались на колдобинах. Потом были бы рады продолжить путь, но пришлось стенать у заглохшего двигателя и тащиться по буеракам к ближайшей деревне с надеждой найти хоть какой-то ночлег. Нам повезло, на стук в первую же дверь вышел старик и согласился принять нас, меня и четверых молодых туристов – двух парней и двух девчонок. Сказал:
– Молодёжь, заходите! А вы, – обратился он к нашим пожилым попутчицам, – идите к Матрёне, у неё есть свободные койки, там вам удобнее будет. Дом с голубыми ставнями.
Мы вошли. Старик представился – Матвей, наших имён не спросил. При ближайшем рассмотрении он оказался не таким уж старым, лет шестьдесят. Его лицо покрывала седая поросль, а лоб прорезали глубокие морщины, от этого он казался старше.
Хозяин сразу понял, что я незнакома с остальными. Указал мне на широкую лавку и сказал:
– Спать будешь здесь, – потом обратился к моим спутникам: – А вы ляжете на полу. Жена сейчас насобирает, что подложить.
– У нас спальные мешки есть, – ответил один из парней.
– Тем лучше. А тебе, – он посмотрел на меня, – матрас принесу. Ничего, одну ночку перекантуетесь, а завтра утром автобус придёт.
Вскоре в комнате появилась женщина с грудой байковых одеял и подушек. Она свалила всё на лавку и сказала:
– Разбирайте! Потом руки во дворе помойте, ужинать будем.
Ужин прошёл оживлённо. Хозяйская картошка и наши городские припасы сменились горячим чаем с шиповником и душицей. Накормив нас, хозяйка ушла в свою комнату и больше не появлялась. Матвей остался. Он с удовольствием потягивал ароматный напиток, посматривал на нас, расспрашивал, кто мы и откуда. Я рассказала, что направляюсь к тётке по семейным делам. Целью путешествия ребят был Голубой глаз, уникальное озеро километрах в десяти от посёлка, до которого мы так и не доехали.
В тот день я очень устала, поэтому решила прилечь и заняла своё место на лавке. Другие остались за столом. Ребята расспрашивали хозяина об озере и окрестностях, тот отвечал. Разговор шёл неспешно, в доме было уютно и тепло. Я прикрыла глаза и ненадолго провалилась в сон, потом проснулась и услышала голос хозяина:
– Имейте в виду, в моём доме – никакого блуда! Даже не думайте!
Парни и девчонки попытались возражать, мол и в мыслях такого не было, но Матвей прервал:
– Не спорьте! Вижу, только и ждёте, пока уйду. И я был таким. Сейчас даже страшно вспомнить.
– Да бросьте! – возразил один парень. – Вы ещё не такой старый. Небось с женой до сих пор…
– Тёма, прекрати! Как не стыдно?! – укоризненно сказала девушка, сидящая с ним рядом.
– А чего стыдиться? Дело-то житейское, семейное.
– Вы, молодые, – задумчиво сказал хозяин, – всё знаете, всё умеете, а ведь ничего не понимаете. Для вас мир как супермаркет, витрины, торты, ешь – не хочу. А настоящая жизнь – она совсем другая.
– И какая же? – спросила та же девушка.
– Жизнь не сразу приходит. Сначала мы будто мёртвые, только кажемся живыми. Суетимся, влюбляемся, думаем, что всё сумеем, стоит только захотеть. Строим планы, ставим цели, а потом – бац! – и по бороде. Ты никто, и звать тебя никак. Ничего не можешь. Хочешь быть лучше, но постоянно срываешься, падаешь ниже и ниже, а лукавый радуется.
– Не у всех же так.
– Не у всех. Некоторые мнят о себе, что они исключительные, но они мертвее других.
– Не согласна! – это была другая девушка. – Есть же знаменитые писатели, учёные, актёры, политические деятели. Много пользы приносят обществу.
– Обществу – да, себе – нет. Внешние дела не спасают.
– От чего? – спросил второй парень.
– От смерти.
– Так мы все умрём. Зачем об этом думать? Надо просто жить и всё.
– Я пытался просто, оттого в этой глуши и зарылся. Мы с женой раньше в городе жили, отопление, водоснабжение, магазины, кино, стадион, все тридцать три удовольствия, бери – не хочу. Только тошно стало, смрадно. Потом у Веры мать умерла, дом оставила, вот и перебрались сюда. Но мой талиб за мной увязался и ещё лет пятнадцать меня мучил. Я даже здесь сласти находил и страстями буйствовал.
– Что за талиб? – спросил первый парень.
– Мой, внутренний, – старик похлопал себя по сердцу. – От него не убежишь.
– В смысле альтер эго?
– В смысле демон, бес. В старину отцы всяких эфиопов видели, а мне мой талибом представлялся. Подарочек от Афгана, я там срочную службу проходил.
– Он и сейчас вам является? – осторожно спросила первая девушка.
– Нет. Не бойся! Сбежал. Сейчас я живой. Жена спасла, прощала много, терпела, любила. Святая она у меня. Повезло.
Я вспомнила лицо Веры, простое, спокойное, приветливое.
– Значит, вы до сих пор любите свою жену? – спросила вторая девушка.
– Конечно, – ответил Матвей. – Она для меня всё. Выстави передо мной строй красавиц, не взгляну, пройду мимо, ничто не шелохнётся. Потому что знаю, плоть – погибель, а жена – жизнь. Кроме неё мне ничего не надо, только бы была рядом. Жена для меня как ржаной хлеб, ем её, тем и живу.
Я лежала в углу и проваливалась в сон, мысли путались. Странно, жена – хлеб, ест её. Жена – еда, утоляет голод, даёт жизнь, делает из сластолюбца святого, изгоняет талиба… Вера, говорящее имя… Плоть – погибель… Никакого блуда! Ржаная жена… Спать, спать, завтра рано вставать. Будильник завела. Спокойной ночи!
Реальность таяла, Матвей терял очертания, расплывался и превращался в одни большие губы, жующие ржаной хлеб… В засыпающем мозгу всплыли знакомые слова: «Неверующий муж освящается женою верующею». Ум начал молиться: «Господи, в руки твои предаю дух мой…»
Автор: Ольга Фокина-Александровская
Изображение создано автором с использованием нейросети Кандинский